Лея уложила сына в колыбель. Оглядев стопку чистого, теплого белья, она улыбнулась: "Спасибо тебе большое. Сейчас мой муж придет, обедать, ты только пеленки еще замочи. Постираю я сама".
Ева опустила ведро в колодец. Услышав, как скрипнула калитка, она насторожилась. Мужчина шагнул во двор — высокий, широкоплечий, в пропотевшей, грязной рабочей куртке. Золотисто-рыжие волосы играли, переливались на солнце. "Он на Теодора похож, — подумала Ева, — только с бородой. Но ему идет".
— Елизавета…, - Степан поморщился. "Нет, не может быть, да и волосы у нее каштановые. Но какая красавица. Глаза такие же, серые, как тучи".
Девушка опустила голову и, зардевшись, стала вытаскивать тяжелое ведро. "Дайте-ка я, — Степан шагнул к ней и взялся за веревку. Девушка отступила.
Он поставил ведро на землю, и услышал тихое, неуверенное: "Спасибо, господин Судаков".
Степан улыбнулся и, вылив воду в таз — скрылся за дверью комнаты. Ева раздула ноздри. Взявшись за кусок серого мыла, девушка томно потянулась: "Авраам, значит. Ну, папа, можно считать, что амулет у тебя в кармане".
Она тихо рассмеялась и стала опускать пеленки в таз.
В монастырской приемной — маленькой, прохладной, — приятно пахло воском. Пьетро, перебирая четки, посмотрел на францисканского монаха, что сидел напротив него. Тот развел руками: "Отец Корвино, поверьте мне, на Святой Земле нет ни одного женского монастыря. Нас и так турки тут еле терпят. Спасибо еще, что в храме Гроба Господня молиться разрешают. Так что я уж не знаю, — монах пожал плечами, — где вам найти вашу сестру".
Пьетро поднялся, тяжело вздохнув, и вынул из кармана сутаны кошелек: "Тут немного, брат Франческо, вы уж меня простите…Вы же за всех нас молитесь, в месте, где Иисус страдал на кресте и обрел жизнь вечную".
— Спасибо, отец Корвино, — монах растроганно приложил ладонь к рясе. "Может быть, разделите с нами скромную трапезу…"
— Нет, нет, — Пьетро поднял руку, — не смею вас больше задерживать. Он вышел из низких ворот монастыря и прислонился к каменной стене. Все вокруг было бедным, заношенным. Пьетро, сглотнув, оправив свою сутану, пробормотал: "Где же ты, любовь моя? Где мне тебя искать? Это я, я, виноват, надо было снять с себя сан, жениться на ней…"
Он медленно пошел к рынку и вдруг остановился, увидев впереди знакомые, широкие плечи. Человек был в оттоманской одежде — шароварах и халате, волосы были скрыты искусно намотанным тюрбаном.
— Не может быть, — подумал священник. "Да нет, что ему тут делать?".
Он нагнал мужчину. Положив ему руку на плечо, Пьетро неуверенно сказал: "Герр Горовиц…"
— Молодец, доченька, — усмехнулся про себя Александр. "Теперь аббат Пьетро хоть в огонь полезет, чтобы рядом с тобой быть. Вот и славно".
— Отец Корвино! — Горовиц поднял бровь. "Вот уж неожиданная встреча".
Они стояли посередине шумящего рынка, торговец провел мимо цепочку мулов, смуглые, босоногие мальчишки метались между лавками, разнося медные подносы с крохотными чашечками кофе. Забили церковные колокола, стая птиц поднялась со стен города. Горовиц, глядя в зеленоватые, прозрачные глаза священника, сказал: "Пойдемте ко мне".
Пьетро огляделся — в маленькой комнатке не было ничего, кроме простого, холщового тюфяка и таких же подушек. Ниша в стене была задернута потрепанной, бархатной занавеской. Горовиц остановился у окна: "Ева здесь, святой отец, здесь, в Иерусалиме. Я приехал сюда, потому что чувствовал — что-то не так. У меня нет никого кроме нее, поэтому…, - мужчина покачал головой и утер глаза.
— Что с ней? — испуганно спросил Пьетро. "Где она, герр Горовиц? Она в опасности?".
Александр помолчал и обернулся. "Моя девочка…Она оставила Иисуса, отец Пьетро. Она там, — он махнул рукой, — у евреев. Я видел ее на улице, хотел поговорить с ней…, она сказала, что сделала это потому, что устала жить в грехе".
— Это из-за меня, — твердо отозвался Пьетро. "Я люблю вашу дочь, герр Горовиц. Но я тоже…виноват. Мне надо было выйти из священства, жениться на ней. Я так и сделаю, — Пьетро встряхнул рыжей головой. "Если бы я мог ее увидеть, только на мгновение, герр Горовиц, я бы ей сказал, объяснил…"
Александр подумал: "Подождите тут. Может быть, мне удастся ее найти, я знаю, где она живет".
Дверь за ним закрылась. Пьетро, измученно опустившись на тюфяк, прошептал: "Господи, любовь моя, неужели…"
Горовиц, усмехаясь, поднялся по каменной, узкой лестнице: "Вот же дурак. Евочке он не нужен. Сделает все, что нам надо, а потом мы от него избавимся. Лети сюда, моя голубка".
Горовиц закрыл глаза и увидел высокую, тонкую девушку, что быстро шла по улице. Она вдруг остановилась и закинула голову к небу. "Правильно, милая, — пробормотал Горовиц. "Иди к папе, иди, моя любовь".
Дочь появилась из-за угла, тяжело дыша, и недовольно сказала: "Папа, мне же надо вернуться к этой старухе. Будет подозрительно, если я задержусь. Я была у дочери Судакова, но амулет искать было опасно, придумай что-нибудь".
— Уже придумал, — тонкие губы улыбнулись. Горовиц, оглянувшись, — проулок был пустым, зашептал что-то дочери на ухо.
— Это хорошо, — задумчиво сказала Ева, — но я не могу одновременно быть в двух местах, а тебе, папа, не стоит рисковать.
— А я и не буду, — Горовиц чуть шлепнул дочь. "Иди в мою комнату, там тебя кое-кто ждет. Рыжий аббат, — мужчина скрыл улыбку. "Он готов уже и от сана отказаться — только бы видеть тебя своей женой. Приласкай его, детка, как ты умеешь, и он все для нас сделает".
Ева чуть оскалила красивые, ровные зубы. Быстро поцеловав отца в щеку, она сбежала вниз по лестнице.
Дверь открылась. Пьетро поднял голову. Она стояла на пороге — высокая, с перекинутыми на грудь каштановыми косами.
— Пьетро, — ее голос задрожал, — Пьетро, прости меня, я не могла иначе…, Это же был грех, такой грех. Не уговаривай меня, пожалуйста, я нашла здесь приют…, - Ева всхлипнула. Отвернувшись, она пробормотала: "Господи, ну дай ты мне сил, я ведь так его люблю, так люблю".
Он и сам не понял, как оказался на коленях, как целовал ее ноги, — в темных, простых чулках, как она, изнеможенно, плача, шепнула: "Пьетро, милый мой…".
— Я тебя прошу, прошу, — он легко поднял Еву на руки, — только будь со мной, не уходи от меня. Я сделаю все, что ты скажешь, любовь моя.
Девушка вытянулась на тюфяке, подняв подол, раздвинув ноги, закрыв горящее от смущения лицо рукавом платья. "Папа… — прорыдала девушка, — папа тебе объяснит…, А потом мы поженимся, Пьетро, я люблю тебя!"
— Ева, — он опустил голову на ее плечо и провел губами по скрытой глухим воротником шее. "Ева, счастье мое".